Они уселись на маленькие складные стулья, и через несколько минут пошли сообщения: дальность, направление, внешний вид птицы — а потом споры: сокол или осоед, степной орел или лягушачий подорлик? Начинающие, как правило, путают сокола с ястребом, но у ястреба более широкие крылья, сказали мне, и он не парит на месте. И вообще, небольшой хищник, который парит, может быть только соколом, а если парит большой, то это обязательно schlange-nadler, то есть крачун-змееяд.
Через два часа состоялось голосование, и было решено перекусить. Они вытащили из рюкзаков бутерброды, термосы с черным кофе, фрукты. Запах колбасы и крутых яиц поднялся в воздух.
— Мы оставляем двух дежурных, — сказали мне. — Один продолжает наблюдать за небом, чтобы позвать остальных, если появится что-нибудь интересное. А другой — познакомься, пожалуйста, с профессором Фройндом — наш сегодняшний дежурный по пирогам.
И профессор Фройнд, в обычные дни — специалист по истории Греции, торжественно нарезал и подал великолепный яблочный пирог, изготовленный его женой.
— И штрудель нам приготовила, и дома осталась, — отметил он с гордостью. — Хорошее хобби для нас, мужчин, эти птицы. — И засмеялся странным смехом, как будто прочищал горло.
Они расстелили передо мной карту страны и объяснили, какую птицу можно встретить в каких местах. Это был важный урок, потому что я и сегодня не особенно различаю птиц по виду, зато хорошо знаю, где их можно наблюдать и показывать. Некоторые из этих мест — вроде заповедника Хула — известны всем, но я знаю определенные места под самым Иерусалимом, где можно увидеть орлов на ночлеге, а также одно ущелье в горах Гильбоа, где ночуют аисты. И еще одно маленькое ущелье, где они живут круглый год, и место в Иудейской пустыне, где хищные птицы собираются только на короткий отдых. И был у меня один знакомый филин — единственная птица, вызывающая у меня подлинную симпатию, — которого я постоянно навещал, с тех самых пор, как увидел его впервые, а сегодня уже показываю своим туристам его потомков. И еще у меня есть для показа одинокое маленькое озерко, вокруг которого водятся разного рода утки, кормораны, кряквы и лысухи, белые и серые цапли, черные аисты, ходулочники и чибисы. Вот так — имена я помню, да не всегда могу правильно соединить их с самими птицами.
Прошло несколько месяцев. В назначенный день я поехал на арендованном минибусе в хайфский порт, встретить богатую туристку из Америки и ее приятелей, английских птицелюбов. В воздухе кружили чайки, и огромные стаи голубей то взлетали, то возвращались на крыши окрестных элеваторов.
Мои клиенты спустились с парохода, прибывшего из Пирея. Лиора Киршенбаум назвала меня «дарлинг», наклонилась, поцеловала в щеку и представила приехавшим: маленькой спокойной компании, источавшей приятные запахи и состоявшей из четырех сгоревших на солнце носов, защищенных — немного поздновато — светлыми соломенными шляпами. Четыре бинокля висят на четырех впалых грудях, четыре плоские маленькие фляжки в кожаных футлярах спрятаны в четыре задних кармана. Все немного в подпитии.
Мы выехали из порта на север и уже в городе начали различать стрижей и ласточек. Потом дорога пошла в гору. Хотя меня не просили, а может, от смущения и привычки, я пытался рассказать им несколько обычных экскурсоводческих баек: об Илье-пророке на горе Кармель, о крестоносцах и Наполеоне в Акко, о пурпурной улитке и изобретении стекла. Но один из них, маленький блондин с острым, твердо торчащим из шеи кадыком тотчас перебил меня и сказал, что они не хотят слушать этот «holy garbage», так он выразился, эту набожную дребедень, которой экскурсоводы пичкают туристов на Святой земле.
— Мы приехали смотреть на птиц, мистер Мендельсон, — сказал он, — и лучше сразу же прояснить это обстоятельство, чтобы наше путешествие прошло наилучшим образом.
И их путешествие действительно прошло наилучшим образом. Организация, еда, места ночлега, арендованный минибус — ни в чем не было сбоя. Птицы тоже не подкачали. Аист знал, куда лететь, стриж знал, когда прилететь, и большие стаи хищных птиц тоже явились и пронеслись, как по приказу. Мои новые клиенты были довольны. Особенно возбудило их мягкое курлыканье, доносившееся с неизвестного направления и расстояния. Было после полудня, мы ели бутерброды на краю большого поля в долине Бейт-Шеан, и вдруг все четверо подняли глаза. Их взгляды обводили небо, но выражение лиц говорило, что они не присматриваются, а прислушиваются.
— Что вы ищете? — спросил я.
Маленький вспыльчивый блондин показал рукой нетерпеливое «Тихо!» и через полминуты такого вслушивания поднес к глазам бинокль и произнес: «Один час, тридцать градусов». Его товарищи тоже посмотрели в бинокли, и один сказал: «The scouts». Разведчики.
— Это журавли, Яир, — шепнула мне Лиора, ее рот — до чего приятно — совсем близко к моему уху. — Послушай. У них голос нежный и тихий, но слышно его далеко.
Я прислушался — курлыканье милой беседы, — а потом увидел тоже: три большие птицы, с длинными ногами и вытянутыми шеями.
— Я думал, что они летают большими стаями, — сказал я.
— Разведчики, — сказал маленький блондин, — летят впереди большой стаи. Они найдут хорошее место для стоянки, сядут там, а потом с земли будут вести к ней своих товарищей.
— Солнце скоро зайдет, — заметил я.
— Журавли летают и ночью.
Аист, пеликан, хищные птицы — все они парят в воздухе, так объяснил он мне потом. Солнце согревает почву, почва согревает воздух, теплый воздух поднимается вверх, и с его помощью птицы тоже поднимаются вверх и затем парят или планируют. Поэтому они летают только днем и только над сушей. А журавль — единственная большая птица, которая может и парить, и лететь, загребая воздух крыльями, и Черное море, которое аист огибает за несколько дней своего парения и планирования, журавль пересекает за одну ночь полета.