Голубь и Мальчик - Страница 35

— В Японии журавли символизируют долгую и верную супружескую жизнь, а в Древнем Египте ее символизировали вороны.

Я сказал:

— Правда? А у нас говорят: «Как пара голубков».

Лиора слегка наклонила мою голову и осыпала затылок дождем нежнейших поцелуев. Я чувствовал, что она высасывает из меня все силы, что я сейчас умру от блаженства и слабости. Она сняла блузку, открыла маленькие красивые груди, осторожно отодвинула меня, оставив лежать на спине, перебросила через меня длинную красивую ногу и сказала:

— Вот, Яир, сейчас это произойдет с нами в первый раз.

— Ты девушка? спросил я со страхом.

Она усмехнулась:

— Сейчас узнаем.

— Я — да, — сказал я. — Я хочу, чтобы ты знала это прямо сейчас и чтобы потом не было недоразумений.

— Я тебе не верю.

— Почему? — сказал я. — Моя мать тоже была девушкой, и мой отец, я думаю, тоже. У нас это семейное.

Ее лицо приблизилось. Ее руки расстегнули, сдвинули, нашли, высвободили и направили. Ее тело устроилось и прижалось.

— Эту историю я уже слышала. Придумай мне новую.

Невидимые крылья хлопали всё сильнее. Их шум заполнял мою голову. Молодая богатая туристка из автобуса приподнялась надо мной, раскрылась, опустилась, сомкнулась, и вот я уже проскользнул внутрь ее тела. Намного легче, чем опасался, приятней, чем ожидал.

— Шшш… Тише. Ты всех здесь разбудишь, — положила она мне руку на губы.

3

Похоже, что по возвращении домой мои английские птицелюбы рассказали обо мне своим знакомым, потому что те начали звонить и приезжать, и мое имя получило известность даже среди туристических агентов. Сладостное чувство экономической независимости овладело мной. Я чувствовал, что взлетаю, что у меня расправляются крылья. И поскольку у мамы не было денег, а Папаваш по-прежнему осуждал мой выбор и твердил снова и снова, что «еще не поздно, Яирик, исправить ошибку», я обратился к Мешуламу Фриду и попросил одолжить мне денег, чтобы я мог купить необходимую для работы машину.

Всего несколько лет прошло после гибели Гершона, и в каждый мой приход Мешулам вынимал из кармана большой голубой платок: «С тех пор, как Гершон, мне тяжело видеть тебя». Так он стал говорить после гибели сына, и так он говорит поныне: «С тех пор, как Гершон…» — без того страшного глагола, который должен последовать за именем.

— Я просто не могу видеть тебя, Иреле, — всхлипывал он в свой платок, — и не видеть его с тобой рядом. Мне и мою Тиреле тоже трудно видеть, но тебя больше. — И вдруг оборвал себя: — Ну, ладно, на этот раз я уже наплакался. Чем я могу тебе помочь?

Я рассказал ему о любителях птиц, которых возил по стране, и об открывающихся здесь для меня возможностях, и Мешулам сказал:

— Я чувствую тут руку женщины. Чтоб моя десница прилипла к гортани, если я не чувствую здесь руку женщины!

— В таком случае это рука моей матери, — сказал я. — Это была ее идея.

— Нет, здесь есть еще какая-то женщина, — сказал Мешулам. — Не только госпожа Мендельсон. Вот, она записана у тебя на лбу, такими же большими буквами, как в синагоге пишут молитву на старолуние.

Я спросил, может ли он помочь мне найти подержанный минибус, и он сказал, что найдет. Я спросил, сможет ли он одолжить мне денег, и он отказал:

— Тебе — только в подарок.

Я сказал, что не приму от него такой дорогой подарок, и он ответил:

— Ну, так не подарок. Мешулам Фрид даст тебе ссуду, и ты ее не вернешь.

И посмотрел на меня с укором:

— С тех пор, как Гершон, ты мне как сын, Иреле. Если бы он был жив, разве я не дал бы ему эти деньги? А если бы ты женился на Тиреле, разве не дал бы?

Я повторил свой отказ:

— Я не Гершон, а Тирца уже вышла замуж за кого-то другого.

Мешулам скривил лицо:

— Я сделал ей шикарную свадьбу. Вкусная еда, хорошая невеста, подружки-красотки. Только жених должен был быть другой.

Я не ответил. Он сказал:

— Извини. У Мешулама что на уме, то на языке. Что он говорит в уме, то он думает вслух.

Через несколько дней он позвонил:

— Я нашел тебе машину. Приходи посмотреть.

Я поспешил к нему в контору.

— Жаль, — сказал он. — Тиреле была здесь четверть часа назад. Я сказал ей — подожди, твой приятель Иреле должен вот-вот прийти. Но она все время на иголках. Бежит еще на какую-то работу. Вот так это, когда у тебя такой муж, какого она себе нашла.

Минибус стоял на стоянке. Я сказал Мешуламу, что это именно то, что я искал, и он велел ребятам в своем гараже проверить всё, что нужно проверить, и помочь мне с оформлением документов и, видимо, шепнул ему на ухо еще несколько указаний, потому что после проверки машина вернулась с багажником на крыше, лестницей, новыми шинами и дополнительной запаской.

— Сколько это стоило? — испугался я.

— Гроши. Что, я не могу купить какую-то мелочь сыну профессора Мендельсона? Ехай с Богом.

— А где продавец? Я хочу поговорить с ним о цене.

Мешулам взорвался смехом:

— Человек, у которого есть Мешулам Фрид, должен говорить с кем-то о цене? Я уже сам с ним поговорил, и он уже спустил цену, так что всё в порядке, вернешь мне деньги, когда начнешь зарабатывать.

4

Прошел год. Птицы улетали и возвращались, а мой минибус, нагруженный их любителями из Скандинавии и Германии, Голландии и Соединенных Штатов, следовал за ними — из долины Хулы к Мертвому морю, из долины Бейт-Шеан — в Южную Араву. Я преуспел в своей новой работе и уже вернул Мешуламу — после яростных споров — значительную часть стоимости машины.

Всё это время я переписывался с Лиорой, ее письма и ее жизнь были интересней и занимательней моих. Мы договорились о ее следующем приезде, и на этот раз она приехала одна.