Голубь и Мальчик - Страница 41

2

Утром, открыв глаза, я сразу вспомнил, где нахожусь. Я встал и вышел к «Бегемоту». Вчерашняя ночная птица — это маленькая сова, или совка, которую иногда еще называют волохатой сплюшкой. Я улыбнулся — Лиора скажет, что это прозвище подходит и ко мне тоже. Я снова обошел всё вокруг, в последний раз осмотрел и взвесил. Проклятие мертвых кур, заросли терновника во дворе, пятна сырости на стенах, царапанье ящеричных коготков, необходимость что-то решать и делать — всё это говорило за-против. Широкие просторы, кряжистость рожковых деревьев, точное размещение кипарисов в рамке окна, спокойное дыхание дома, мое уверенное передвижение в его пространстве — всё это говорило за-за.

Я тоже сказал «за» и вдруг ощутил огромную радость. «За», — снова повторил я, удивленный моей новой способностью: решать. Я вернул матрац и спальный мешок в недра «Бегемота» и извлек из его глубин свою газовую горелку. Выпил первый кофе в доме, который я себе нашел, и пошел в правление выяснять детали.

Отсюда до правления было метров сто пятьдесят: три дома, две ухоженные лужайки и одна облысевшая и засохшая, еще четыре пары кипарисов, которые порадовали бы твое сердце, и одна гигантская сосна, которая, судя по количеству помета, служит пристанищем изрядному множеству птиц.

— Продается? О каком доме идет речь? — спросил человек в правлении.

— Вот об этом, — показал я рукой.

Как и во всех других конторах, здесь тоже висел аэроснимок деревни. Короткие, резкие тени кипарисов — застывший строй компасных стрелок — свидетельствовали, что снимок сделан в летний полдень. Белая машина — чья? — стояла рядом с моим домом. На бельевых веревках развевались простыни, хранительницы секретов. Фотоаппарат ухватил одновременно и мгновенную неподвижность машины, и медленное проползание тени, и мечущееся по ветру белье.

— Конечно, продается.

— К кому нужно обращаться?

— Вы уже обратились.

— К вам?

— Вы видите здесь еще людей?

— Это ваш дом?

— Нет, этот дом принадлежит мошаву.

— А кто жил в нем до сих пор? Я видел, что он забит досками.

— Сейчас никто. Раньше — верно, кто-то снимал, но потом сбежал, не выплатив задолженность. Полгода — за воду, электричество и квартплату. Но это мы уладим. Вас это не должно беспокоить.

— И сколько он стоит?

— Есть правление, как я уже вам сказал, и есть бухгалтер, и у нас тут не дыра какая-нибудь, у нас и адвокат тоже есть, из Тель-Авива. И еще вам придется пройти приемную комиссию, — вдруг добавил он, — потому что у нас есть и другие предложения. Но вы не беспокойтесь, мы договоримся.

— Вы объявляете конкурс?

— Почему конкурс? Каждый вносит свое предложение, и мы принимаем самое лучшее.

Я вышел, вернулся к дому, снова посмотрел на него на прощанье, сел в машину и спустился по короткому склону к полю. Высоко надо мной кружила большая стая пеликанов. Осенью, так сказал мне когда-то один датский орнитолог, пеликаны кружат по часовой стрелке, а весной — против нее. Я вспомнил тогда свою пару Йо-Йо, Иорама и Иоава, и слова Папаваша о завихрениях волос на головах однояйцовых близнецов.

Еще два воспоминания остались у меня от этого утра. Ощущение, будто дом провожает взглядом мою удаляющуюся спину, и тот факт, что, поднимаясь с проселочной дороги на главную, «Бегемот» повернул свой нос не вправо, а влево. Так он дал мне понять, что я еду не в дом Лиоры Мендельсон в Тель-Авиве, а в контору Мешулама Фрида в Иерусалиме.

3

Мешулама Фрида я видел часто, но только у Папаваша, которого он регулярно навещал. В контору к нему я давно не заглядывал… Прежний офис вырос на один этаж, а надпись на табличке у входа удлинилась на два слова: «…и дочь». Охранник позвонил кому-то и разрешил мне войти.

Дверь в кабинет Мешулама была полуоткрыта. Я постучал и просунул голову.

— Иреле! — Мешулам встал, распахнул руки и вышел мне навстречу из-за стола. — Ты меня обижаешь. Разве ты должен стучать в дверь Мешулама Фрида?

Он стиснул меня в объятьях, расцеловал в обе щеки и радостно улыбнулся:

— Какой гость, какой сюрприз… Помнишь, ты, бывало, играл здесь в пять камешков с Гершоном и с Тиреле?

— Да.

— С тех пор, как Гершон… я весь одни воспоминания. — Он вынул свой платок, вытер глаза и спросил, чему обязан визитом и чем может помочь.

— Ты мне нужен на несколько часов, — сказал я.

— Для тебя у меня есть все время в мире, Иреле, — сказал Мешулам. — Случилось что-то хорошее или что-то плохое?

— Что-то хорошее, — сказал я. — Я нашел себе дом. Я хочу, чтобы ты посмотрел.

— Ты нашел себе дом? — Мешулам просиял. — Я не знал, что ты искал. Поздравляю. Зачем?

— Чтобы у меня было свое место, — процитировал я торжественно.

— Что значит «свое место»? У тебя есть большой и красивый дом в Тель-Авиве. Профессор Мендельсон рассказывал мне, как там внутри шикарно. А что госпожа Лиора? Она знает о новом доме?

— Еще нет.

— Ты выиграл в лотерее?

— Почему ты так решил?

— Если твоя жена не в курсе и если ты не выиграл в лотерее, так откуда у тебя деньги?

— Появились. Не важно сейчас откуда. Лучше скажи, когда у тебя найдется время посмотреть?

Мешулам подошел к окну.

— Прямо сейчас у меня найдется. Едем.

Быстрые решения меня пугают.

— Сейчас? Но это займет несколько часов, это не так уж близко…

— Не беспокойся о моем времени. У Мешулама Фрида его вполне достаточно. У него не так много денег, как думают некоторые, но времени у него много, и он сам решает, на что его потратить, а на чем сэкономить. — И улыбнулся. — Времени у меня столько, что я, наверно, скорее умру, чем оно у меня кончится.