Малыш чистил кормушки, а его глаза следили за ней сквозь решетки. Она смешала зерна, размокавшие несколько часов в воде, насыпала немножко порошка из толченых ракушек и минералов, села и положила птенца себе на колени. Левой рукой она открыла ему клюв и маленькой узкой ложечкой вложила туда несколько зерен. Она повторила это несколько раз, пока зоб не наполнился, а под конец той же ложечкой влила в горло птенца немного воды.
— Это несложно, — сказал из-за его спины доктор Лауфер. — Но это из тех работ, которые лучше оставить постоянным работникам голубятни, а не поручать гостям. Но ты не беспокойся, у вас тоже будут птенцы, и ты тоже вскоре научишься этому.
Под вечер дядя вернулся в зоопарк, увидел, как Малыш работает с высокой кудрявой девочкой, и почувствовал странную вещь: стайки слов, которые обычно витают в мозгу у каждого человека безо всякого закона и порядка, вдруг сложились в его мозгу в законченную фразу. И фраза эта шепнула ему, что этим двоим суждено полюбить друг друга. Буквально так.
Он окликнул Малыша, и тот повернул к нему сияющее и счастливое лицо и сказал шепотом, чтобы не испугать голубей:
— Минуточку, папа. Я уже кончаю работу.
Дядя спросил доктора Лауфера, не помешал ли им молодой гость, и ветеринар сказал: «Напротив! Он был очень полезен и очень помог нам. Ты всегда можешь послать его сюда на несколько дней. Нам иногда нужна помощь, а он умелый и старательный работник».
Дядя сказал: «Мы не хотим быть обузой» и: «Где он будет жить?» — и Малыш поторопился ответить: «Я устроюсь», а доктор Лауфер сказал: «В клетке для обезьян как раз освободилось место». И засмеялся своим хрипловатым смехом, предназначенным привлечь внимание слушателя: «Кххх… кххх… кххх…» — а девочка вдруг шепнула на ухо Малышу: «Это йеке так смеются, чтоб ты знал».
Теплое дыхание ее рта трепетало в его ушной раковине. Говори еще, не уходи, останься, кричал он ей в душе, и девочка, подумав, добавила: «Мой отец тоже так смеется. Этим смехом йеке извещают, что сейчас сказали что-то в шутку».
— Большое спасибо, — сказал дядя, а Малыш, еще не опомнившись от ее близости, взмолился в душе, чтобы не только доктор Лауфер, но и она сама пригласила его приехать снова. Но девочка посмотрела на него и не сказала ни слова. Легкий румянец спустился с ее лба на щеки, и Малыш почувствовал, как красиво это сочетание оттенков — розовый, голубой и золотой. Ее кожа, ее глаза, ее волосы.
— Перед тем как вы уходите, нужно сделать еще одно дело, — сказал доктор Лауфер.
Он написал что-то на клочке бумаги, скатал и всунул его в тонкую картонную трубочку, а потом сказал Малышу: — А сейчас, пожалуйста, руку.
Малыш протянул руку. Ветеринар напел про себя: «Пошлите голубя-гонца, пусть нет в устах его словца, но привяжите под крыло ему листочек письмеца», — и привязал трубочку тонкой лентой к пухлой детской руке.
— Тебе не давит?
— Нет.
— Подвигай слегка рукой. Хорошо. Теперь согни и выпрями.
Малыш выполнил его указание, и ветеринар сказал:
— Все в порядке. Ты можешь лететь. Кххх… кххх… кххх… И что ты сделаешь, когда вернешься в голубьятню?
— Я дам это Мириам.
— Не давай! Просто войди вот так, — и ветеринар широко раскинул свои длинные руки, — с письмом на руке. Но не бегом, да? Чтобы не испугать других голубей.
— И что тогда?
— То же, что каждый раз, когда голубь возвращается в голубьятню. Мириам возьмет письмо и даст тебе что-нибудь вкусное, — сказал доктор Лауфер, а дядю спросил, не откажется ли он взять с собой тель-авивских голубей, чтобы Мириам запустила их из кибуца в зоопарк.
— Я сам запущу их! — воскликнул Малыш.
На этот раз дядя согласился охотно, и доктор Лауфер положил трех голубей в плетеную корзинку, принесенную Малышом, и добавил к этому также мешочек с футлярами, лентами, кольцами и бланками для передачи Мириам.
Солнце зашло. Парк наполнился новыми звуками. Малыш понял, что это те рычания, и призывы, и рев, о которых рассказывала ему Мириам, а девочка, провожавшая их к воротам парка, улыбнулась ему и сказала ему:
— Я ужасно люблю это время.
Малыш и его дядя попрощались с ней и пошли к автобусной остановке.
— Очень симпатичная девочка, — сказал дядя Малышу.
Малыш задумался, хорошо ли он попрощался с ней и поняла ли она его твердое намерение вернуться, а дядя сказал:
— Знаешь, что ты можешь сделать? Напиши ей что-нибудь короткое и пошли с одним из голубей, которых дал нам доктор Лауфер, чтобы послать из кибуца. Женщины очень любят получать письма, а получить письмо с голубем — это уж точно очень приятно.
Мириам уже собрала голубей с утреннего полета и приступила к кормлению, и тут появился Малыш, размахивая руками в воздухе и загребая пыль ногами.
Она улыбнулась. Казалось, эта игра была ей знакома. Она протянула ему несколько очищенных семечек подсолнуха, приятно обняла сзади и сказала: «А это для меня, правда?» — и отвязала от его руки картонную трубочку.
— Голуби вернулись? — спросил Малыш.
— Двое голубых вернулись, — сказала Мириам. — Молодой голубой через полтора часа. Очень хорошее время. А второй через час сорок две минуты.
— А светлый?
— Светлый не вернулся.
Малыш огорчился и почувствовал себя виноватым. Может быть, надо было запустить его вместе с двумя другими, а не перед ними?
— Ты запустил их совершенно правильно, — сказала Мириам. — Возможно, он еще вернется в ближайшие часы.
Но это не успокоило Малыша. Картины вонзающихся когтей, летящих пуль, разлетающихся перьев проносились перед его глазами. Он снова и снова оплакивал утрату, но Мириам сказала, что, если бы речь шла о старом опытном голубе, было бы о чем сожалеть, но молодой голубь, не вернувшийся после первого серьезного запуска, явно не был хорошим голубем, и так даже лучше.